VIII Окружной фестиваль «Белое пространство» в Сургуте
«Белое пространство» — это смотр достижений театров Ханты-Мансийского округа за последние два сезона. И пока на улицах сурового северного города летом даже не пахло, на сценах цвело разнотравье самых разных жанров: тут были пластические и драматические, кукольные и этнические спектакли, классика и даже современная пьеса, которую в этих краях не очень жалуют. Вот разве документального театра не было, а жаль. Сто процентов, Сургут мог бы стать любопытным материалом для исследования.
Когда подлетаешь к промышленной столице Югры, первое, что поражает воображение, — огромная, разлившаяся на много километров Обь и торчащие среди ее причудливых извивов трубы-факелы с горящим газом. Сам город оказался неуютным, стоящим на юру. Серые советские пятиэтажки соседствуют с монстрами современных офисных зданий газовых и нефтяных корпораций. Главный городской театр стоит на отшибе, у вокзала, потому что раньше тут был ДК железнодорожников. Театр далеко, потому что он не близко. А если был бы близко, то не был бы далеко… Вообще тут на каждом шагу вспоминается Чехов: «Живешь в таком климате, того гляди снег пойдет»… И это в начале лета, когда в Москве вовсю буйствует зелень. Местные жители, как сестры Прозоровы, не считают себя местными — они все приехали на время, на заработок, да так и остались, засосала жизнь. Но многие еще стремятся в Москву, в Москву, или хотя бы в соседнюю Тюмень. Казалось бы, какой уж тут театр?
А вот такой. Восемь коллективов округа показали очень достойный профессиональный уровень. Из 14 представленных спектаклей 9 были детскими, что понятно — прежде всего детский репертуар кормит театр. Но взрослые постановки явно были сделаны не для кассы, не для развлечения публики, а ради серьезного разговора и поиска нового художественного языка.
Король Лир или царь Горох
Сургутский театр актера и куклы «Петрушка» прекрасно умеет работать с детским репертуаром: в спектакле по Бажову «Огневушка» (постановка питерской команды Алексея Уставщикова и Анастасии Кардаш) артисты показали отличное владение куклой, пространством, пластичность и слаженную ансамблевую работу. Но в этот раз театр сделал еще и смелую попытку выхода за границы привычной эстетики в спектакле «Опыт прочтения пьесы „Король Лир“ при дворе царя Гороха». Русский фривольный пересказ пьесы Шекспира заказали кемеровскому драматургу Игорю Шишкину. Должно было получиться что-то вроде «Федота-стрельца, удалого молодца». Но до хита Филатова драматург не дотянул: шекспировскую метафизику потерял, а сермяжной соли и перца явно пожалел. Из столкновения высокой драматургии и площадного скоморошьего театра можно было высечь побольше комической искры.
Национальная идентичность в спектакле Дмитрия Вихрецкого, недавно возглавившего Пермский театр кукол, тоже не очень ясна. Главными заговорщиками тут назначены мужья сестер, представляющие рациональный Запад и коварный Восток. То есть двор царя Гороха находится где-то посередине, в России. Но это очень условная середина. Взаимопроникновения и контраста культур тут не случается. Зато получился еще один этюд на тему «весь мир — театр». Подвижная платформа, на которой с риском для жизни балансируют исполнители, — это маленькая модель мира и красноречивая метафора земли, уходящей из-под ног. Актеры с выбеленными лицами и густо подведенными глазами создают не образы и характеры, но маски. Самой колоритной получилась Млада (то есть Корделия) с пацанскими замашками и здоровым гаечным ключом наперевес — понятно, что такая конкретная девчонка не будет петь папе дифирамбы, но вот набить морду врагам может запросто.
Куклы, тряпичные кульки на палках (художник Елена Наполова), здесь работают скорее как объекты, обозначающие персонажей. С ними придумано немало изобретательных мизансцен, особенно удались эпизоды сражений. Когда из куклы выдергивают шест, она умирает — и вот уже вся сцена завалена бесформенными кульками, а фарс незаметно превращается в трагедию. В царстве Гороха, уверенного, что уж его-то дочери не предадут отца, что уж в его-то государстве невозможны аглицкие безобразия, разборки оказываются еще более кровавыми и жестокими. Чужой опыт нас не учит, мы наступаем на те же грабли, считая, что идем особенным путем, а оказываемся еще теми варварами.
Танцы вечной мерзлоты
Пересадить саженец мировой культуры на местную почву попытался и Владимир Матийченко в Сургутском музыкально-драматическом театре. В пластическом спектакле «Tango del Norte» он адаптировал знойный аргентинский танец к суровым северным реалиям. Здесь апатичные мужики в грубых свитерах исполняют стомп с гранеными стаканами, а страсть выражают в виде жесткой агрессии. Женщины в шерстяных чулках на резинках в свою очередь подвешивают партнеров на плечики для одежды и сдают их в прачечную. Подавленная, болезненная сексуальность, притупленные чувства, скудный быт, блеклые краски — вот такое оно, северное танго, вечный поединок м и ж.
В спектакле нет единой линейной истории, все его микросюжеты возникают и тут же рассыпаются, ведут в никуда. Главный герой окружен тремя женщинами — Прошлым, Настоящим и Будущим. Прошлое, как зубная боль, пилит тяжелыми воспоминаниями, хрипит низким голосом, проводя ладонью поперек живота. Настоящее и Будущее ведут междоусобные бои. Иногда на сцену выпархивает Судьба — Екатерина Дубровская, она же балетмейстер постановки. И сразу видно, насколько ее танцевальный уровень отличается от прочих исполнителей. Впрочем, постановка не претендует на жанр contemporary dance. Скорее, это физический театр, довольно современный по языку, если бы не его высокопарный символизм. Но как бы то ни было, постановщики обманывают ожидания публики, пришедшей посмотреть на красивые танцы, сбивают ее с толку. Вместо энтертейнмента зрителям предлагают действо, которое нельзя трактовать однозначно, а можно лишь пережить как индивидуальный опыт.
Васса носит Prada
Но все же на поле традиционного драматического театра коллективы Югры выступают куда более уверенно. Нижневартовский драмтеатр представил на фестивале «Вассу» Горького в постановке творческого и семейного тандема режиссера Маргариты Зайчиковой и художника Вячеслава Зайчикова. Это Горький промышленной революции, времени железных коней и железных сердец. Декорации в модном стиле стимпанк охватывают сцену кольцом-пандусом, начиненным всевозможными пружинками и шестеренками, где и люди становятся частью разладившегося механизма жизни. Несгораемый сейф Вассы превращается в катафалк для ее мужа. Вместо чайных сервизов здесь жестяные кружки, как в тюрьме. А полоумная Людмила поливает и поливает из лейки металлические цветы, которые никогда не распустятся. Каждая деталь сценографии тут играет и наполнена смыслом.
Так же подробна и добротна в спектакле игра актеров. Васса Валентины Захарко — не исчадие ада, не Сталин в юбке и домашний тиран, а современная деловая женщина. Современная не в том смысле, что носит джинсы и пользуется мобильником. Нет, костюмы и эпоха выдержаны в спектакле вполне традиционно. Современная — значит, живущая в парадигме «Дьявол носит Prada»: ради дела никакие жертвы не могут быть чрезмерными. При этом чисто внешне героиня Захарко мягка и женственна, ей не чужды боль и раскаяние, она чувствует и понимает свою жестокость по отношению к близким, но по-другому не может: бизнес есть бизнес. Взваливая на себя ответственность за всю семью, за пароходство, за фамильное состояние, она изменяет своей природе и в конце концов надрывается, не выдерживает сердце.
Революционерка Рашель (Елизавета Шаханина) представляет тот же тип женщины, только вместо дела у нее идея — и в жертву этой великой идее так же безусловно приносятся близкие и дети. Только вот за кем из них будущее? Горький ошибся. История сделала очередной кульбит, и деловая Васса снова опередила свою идейную соперницу.
«Аватар» югорских болот
История стала ключевой темой двух последних серьезных спектаклей фестиваля, отчасти оправдавших его посвящение юбилею Александра Солженицына. Няганский театр юного зрителя представил «Наш класс» Тадеуша Слободзянека в постановке Александра Баргмана, а Театр обско-угорских народов «Солнце» — спектакль «Последнее пришествие». Обе постановки основаны на реальных событиях, и в обоих случаях речь идет о национальном геноциде — о Холокосте в Польше и об уничтожении малых народов Севера в Советском Союзе.
«Последнее пришествие» поставлено по рассказу современного эвенкийского писателя Александра Латкина, описавшего историю своей семьи. Ее события разворачивались совсем недавно — в 80-е годы. Почувствовать эту короткую временную дистанцию в спектакле помогают старые пластинки: «Сябры», «Песняры», Юрий Антонов — все это звучало и в нашем детстве, под эту музыку танцевали наши родители, а в это самое время где-то на далеком Севере разворачивалась эпическая по своей глубине трагедия. Сталкивались цивилизации: традиционная древняя культура эвенков и реалии советского строя. Семью потомственных оленеводов заставляют бросить привычный кочевой образ жизни, вступить в колхоз и жить в поселке, а землю предков отдать советской власти под разработку месторождений. Для них это равносильно вероотступничеству, предательству своего рода и крушению мира, поэтому семья предпочитает умереть — совершить коллективное самоубийство. И оказывается, в истории это совсем не единичный случай.
Режиссер Анна-Ксения Вишневская — совсем молодая женщина, которая вывела некогда сувенирно-фольклорный коллектив на совершенно иной уровень развития, — подходит к этой сложной теме с дотошностью следственного эксперимента. На сцене выстроено некое подобие чума из жердей, не затянутого шкурами, где подробно воссоздан быт эвенков XX века. Старинные предметы тут соседствуют с уже упомянутым приемником с пластинками, железной доской для стирки — точно такая была и у нас дома, с уличным рукомойником — тоже изобретение советского времени. Актеры все время заняты конкретными бытовыми действиями: стирают и развешивают белье, лепят пельмени, рубят дрова. Так режиссер лишает их возможности наигрывать, заставляет существовать в режиме максимальной естественности. Иногда кажется, что артисты и не играют вовсе, просто живут на сцене, настолько безыскусно у них это выходит.
Некоторые из них — настоящие самородки, начали заниматься актерской профессией только здесь, в театре. Но рассказывая о притеснениях малых народов Севера, они знают, о чем говорят. Многие сами проходили трудный период адаптации к городу, болезненный отрыв от корней. Советский строй кончился, но процессы глобализации никуда не делись. И сегодня противостояние коренных жителей и разработчиков нефтяных месторождений выходит на новый виток. Взять хоть борьбу за озеро Нумто, о котором много писали в прессе. У местных оно считается священным, входит в состав природного парка, что не помешало Сургутнефтегазу поставить свои буровые на охраняемых территориях, где, по поверьям, живет Казымская богиня — дух-покровитель хантов. «Аватар» наших дней, да и только.
В спектакле Вишневской наряду с бытовым реализмом тоже немало мистики. Герой идет за помощью к своим богам, но, не дождавшись ответа, крушит родовое капище. Самый старший член семьи, принявший обет молчания дед, вырезает сердце мертвой внучки и съедает его, чтобы спасти ее душу. В конце видения умирающих уже неотделимы от болезненного бреда. Актеры начинают поднимать градус отчаяния задолго до финала, так что к последней, сокрушительной сцене он уже доходит до истошного крика, превращаясь в нечто подобное древнегреческой трагедии рока.
В горящем овине
Пьеса Тадеуша Слободзянека, основанная на документальных свидетельствах о сожжении евреев в польской деревушке Едвабне, тоже напоминает Апокалипсис. Но в Няганском ТЮЗе она поставлена Александром Баргманом по-европейски лаконично, сдержанно, без надрыва и натурализма, которого и без того хватает в этом страшном тексте. Тут совсем нет быта, очень мало вещественных деталей — фонарики, книги, колокольчики — и они используются очень точно, осмысленно. Почти все действие происходит за стеклом, зрители как бы отгорожены от ужасных событий некой исторической, временной, физически ощутимой «четвертой стеной». Впрочем, даже эта специально выстроенная дистанция не помогает, когда на нас обрушивается волна предательств, насилия, крови и смертей. Говорят, на гастролях по техническим причинам не получилось показать кульминационную сцену сожжения евреев. Но мне лично и без нее хватило ада, куда уж больше нагнетать.
При этом артисты работали очень легко, без нажима, в одно касание. Они, как слаженная команда, перебрасывались репликами, словно шариками пинг-понга, чувствовали партнера, мгновенно меняли мизансцены и дополняли текст выразительной пластикой.
В труппе не хватает мужчин, поэтому Дмитрий Дроздов тут исполняет сразу две роли, а уехавшего в Америку Абрама играет старейшая актриса Татьяна Спринчук. Но по большому счету кажется, что здесь действуют не конкретные персонажи, а некое коллективное бессознательное, тот самый «наш класс» как микромодель общества.
Александр Баргман вслед за драматургом внимательно анализирует процессы эскалации насилия, от самых первых признаков нетерпимости, когда школьников-евреев отсаживают на заднюю парту во время молитвы, до возмездия за грехи отцов, бумерангом настигающего и детей убийц, и тех, кто потом мстит за убитых. Да, прошлое прошло, но мы связаны с ним кровавыми узами. И об этом особенно важно напоминать сегодня, когда в обществе снова возгоняются вражда и агрессия. Еще не известно, в какой горящий овин судьба занесет нас на этот раз.
