«Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?». По повести У. Старка.
Няганский ТЮЗ.
Режиссер и художник Иван Пачин.
У Ульфа был дедушка, который любил свиные ножки, сигары и умел виртуозно рыбачить. А вот у его друга Берры не было совсем никакого дедушки. Но разве есть что-то невозможное для мальчишек семи лет?..
Иван Пачин сейчас находится в авангарде российского театра для детей: это он поставил спектакль-хит по повести Анджелы Нанетти «Мой дедушка был вишней» в Большом театре кукол. Кроме того, в его режиссерском портфеле есть «Чудаки и зануды» Ульфа Старка и «Вафельное сердце» Марии Парр. Все эти книги, открытые российскому читателю во многом благодаря издательству «Самокат», — мейнстрим в среде продвинутых современных родителей. К ним же относится и повесть Ульфа Старка «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?». Вообще-то Ульф Старк — классик шведской литературы для детей, но в России его книги появились относительно недавно и имеют еще небольшую сценическую историю.
К сожалению, театр для детей в нашей стране по-прежнему остается проблемной зоной и катастрофически отстает от литературы. Особенно эта тенденция заметна в регионах, где несчастные дети продолжают получать травму театром. Для современной детской литературы характерно отсутствие каких-либо табу, она не боится поднимать сложные темы: смерть, политика, гендерное самоопределение, буллинг, насилие, отношение к людям других национальностей и другой сексуальной ориентации. Для нее характерна взрослая интонация: без сюсюкания и заискивания, без пристройки сверху. Ребенок тут равен взрослому, он получает возможность знать о мире все, а его чувства и переживания не обесцениваются. Взрослый в этой ситуации становится старшим проводником, который тоже вообще-то не всегда умеет справляться с реальностью. Важно, что в этих отношениях «взрослый — ребенок» нет заведомого обмана: мир не волшебный, далеко не безопасный и не всегда справедливый — и маленький человек имеет право это знать, имеет право получить объяснение тому, что его окружает. Такая литература учит уважению и принятию, в том числе (и даже в первую очередь) своих чувств и самого себя.
В театре, к сожалению, не все так просто, и не все темы могут быть подняты на сцене государственного учреждения, но даже если они и просачиваются, то получают маркировку 18+, отрезающую от них их же целевую аудиторию. Возможно, это одна из причин, по которым театры зачастую игнорируют современную детскую литературу (особенно переводную). Есть, конечно, и счастливые исключения, к которым безусловно относится Няганский ТЮЗ.
Иван Пачин не впервые обращается к повести «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?». Эскиз по ней он представил на фестивале «Маленький сложный человек» в 2019 году. Тогда история дружбы Берры, Ульфа и дедушки Нильса была разыграна самим режиссером при помощи нехитрого предметного ряда, составляющего сценический мир спектакля.
В Няганском ТЮЗе эскиз оброс подробностями, населился людьми и превратился в еще один уникальный спектакль. В нем быстро угадываются приметы режиссерского стиля: точность разбора, простая сценография, работающая по принципу детского конструктора, условность игровой природы, отстранение актеров от персонажей, умеренная ирония и точная интонация разговора с детьми.
Парочка Ульф (Ильнур Мусин) и Берра (Юлия Шенгиреева) с первого появления на сцене удивляет своей контрастностью. Ульф — серьезный мальчик в аккуратной белой рубашечке и красивой жилетке, проще говоря, обычный паинька. Берра же предельно эксцентричен: у него огромные оттопыренные уши (из поролона), чумазый нос и выбитый зуб. Ульф всегда спокоен и рассудителен, у него ровная осанка и сдержанная пластика воспитанного в хорошей семье мальчика. Берра всегда будто немного подпрыгивает: у него резкие порывистые движения. Вначале недоумеваешь: что вообще связало этих мальчишек? А потом вдруг вспоминаешь, как легко дети заводят знакомства, как они открыты и как непредвзяты в выборе друзей, — и вопрос отпадает сам собой. С такой же легкостью парочка решает найти Берре настоящего дедушку: всего-то надо пойти в дом престарелых и выбрать кого-нибудь посимпатичнее.
Дедушка (Геннадий Курчак) находится почти сразу. Он суровый и не слишком приветливый, но у него на подбородке такой же пластырь, как у Берры, а это знак судьбы, не иначе.
Пачин расширяет планшет сцены, выстраивая комнату дедушки и все пространство дома престарелых с его смешными обитателями (Илья Чан, Даниил Суворков, Денис Пиралиев, Марина Дроздова, Мария Васильева) в портале между сценой и зрительным залом. На сцене несколько деревьев из ДСП, такие же качели, которые в финале превращаются в крест на могиле дедушки Нильса. Режиссер вообще все время смещает зрительскую оптику, как бы переворачивая мир персонажей: в начале мы застаем Ульфа и Берру на качелях (на самом деле ноги артистов стоят на доске из ДСП, а сами они лежат на спине), в финале они точно также «бегут» по газону с воздушным змеем, а стоящие на авансцене Нильс и его жена Йоханна (Марина Дроздова) наблюдают за ними с неба (иллюзия работает здесь, как в аттракционе «Дом вверх дном»). Меняется оптика и в деталях сценографии: в начале мы видим большие деревья, большие качели и маленькие черные насыпи, напоминающие могилы — смерть еще совсем далеко от героев, они никогда с ней не сталкивались. Ближе к финалу качели превращаются в крест, который как бы отгораживает героев от зрителей: это переломное событие, не просто первая потеря, но и точка отчета взросления человека — его столкновение с горем и несправедливостью законов мирозданья. И все-таки спектакль скорее оптимистичный: он рассказывает о простой любви, неожиданно наполняющей жизнь одиноких людей, о поступках, которые совершаются ради этих людей, — и в конце концов, пронзительный свист легкомысленной песенки «Kan du vissa, Johanna?», которую Берра исполняет на похоронах Нильса, утверждает жизнь в ее сложности, многообразии и неизменном продолжении, несмотря ни на что. За любым горем приходит радость, а смерть — только переход, за которым ждет встреча с любимыми, которых мы потеряли лишь физически.
На протяжении всего действия актеры играют, отстраняясь от персонажей, соблюдая с ними ироническую дистанцию: есть ощущение, что в какой-то момент все-таки должно произойти их слияние, но пока что это задано лишь полунамеками — полного присвоения роли не случается ни у одного героя. Так, постепенное оттаивание дедушки, смена его суровости на привязанность к нелепым мальчишкам — сейчас выглядит скорее умозрительным сюжетным ходом, чем переменой в сценическом существовании артиста.
Спектакль Пачина, с одной стороны, тотальная игра — все превращения происходят в открытом приеме (например, деревянные кольца, изображающие дым от подаренной дедушке сигары, уже в следующей сцене становятся колесами для кресла-коляски), будто бы сочиняются здесь и сейчас — на глазах у зрителя. С другой, это серьезный разговор с детьми и их родителями о потере, смерти, о взрослении и возможности сделать мир лучше, просто открыв сердце другому человеку. Это спектакль об эмоциональном опыте, фундамент которого закладывается в детстве. И вроде бы взросление — процесс не слишком радостный, но, быть может, если бы мы позволяли детям чувствовать так, как они этого хотят, реагировать на мир, то из них бы вырастали ответственные думающие взрослые, способные интегрироваться в реальность и утверждать в ней лучшие ценности.
Театр постепенно разворачивается в сторону современной литературы, в том числе смелой переводной, и это, безусловно, стратегически верный шаг. Для детей мы всегда будем взрослыми — людьми не из их мира, немного чужаками. Они всегда будут проверять нас на прочность, в любом возрасте пытаясь понять, стоит ли нам доверять, потому что в этом основа привязанности, а она, в свою очередь, залог психологической стабильности этих детей в будущем. Театру сегодня, чтобы стать союзником ребенка, а не брюзжащим с кафедры стариком, нужно научиться говорить с ним на одном языке, уважать и хотя бы стараться понять, чем живет этот маленький большой человек.
