Голос из превратного далека

Главная / Театр / Пресса / Голос из превратного далека

Гримасы прошлого и настоящего на «Маске плюс»

Фестиваль «Золотая маска» уже в 15-й раз проводит программу «Маска плюс», где кураторы собирают самые любопытные, на их взгляд, постановки, не вошедшие в основной конкурс. Показанные в Москве постановки «Житие Спиридона Расторгуева» Филиппа Гуревича из Нягани и «История от Матвея» Олега Липовецкого из Кемерово предложили зрителям очень разные взгляды на наше недавнее прошлое и настоящее. Рассказывает Марина Шимадина.

В этом году кураторы «Маски плюс», театральные критики Екатерина Рябова и Александрина Шаклеева, сформулировали тему свой программы как «Ноев ковчег». Как сказано в авторской аннотации, «это то, что осталось на сегодняшний день от 20 лет развития современного театра в России; что создавалось благодаря (шахтерскому) труду организаторов драматургических конкурсов и режиссерских лабораторий; все, в чем звучат другие голоса и работают другие нейронные связи». Из восьми заявленных спектаклей в Москву смогли доехать только пять, остальные — «Город Эн» Бориса Павловича, «Три страшных сестры» театра ТРУ и «Моя комната» арт-группы KREATORZ — были показаны на своих площадках в Санкт-Петербурге и Тюмени.

Те же постановки, что были сыграны непосредственно на фестивале, так или иначе работали с темой исторической памяти, соотнесением нашей сегодняшней жизни с недалеким советским прошлым и живущими в обществе патриархальными устоями. И, что интересно, в итоге режиссеры пришли к диаметрально противоположным выводам.

В спектакле Няганского ТЮЗа «Житие Спиридона Расторгуева» Филипп Гуревич соединил рассказ Василия Шукшина «Сураз» с вербатимами, собранными по окрестным селам Ханты-Мансийского округа. Постановка уходит от стереотипных представлений о российской глубинке, о которой мы на самом деле знаем поразительно мало. Здесь нет всего того, что у нас привычно ассоциируется с Шукшиным: печки-лавочки, калина красная, избы и ватники… Спектакль удивляет стильной красотой (художник Анна Агафонова) — на белом фоне, как капли крови на снегу, рассыпались алые жарки, весенние сибирские цветы. Под стать оформлению и нарочито условное существование артистов, покрытых белым гримом. Шукшинские диалоги тут перемежаются с пластическими этюдами и неожиданными музыкальными номерами: Дэвид Лэнг в исполнении хора бабушек-плакальщиц (их роли наряду с актрисами исполняют непрофессиональные волонтерки «серебряного» возраста) или Depeche Mode, сыгранный на аккордеоне. А эпизод под мелодию из «Любовного настроения» Карвая прямо цитирует сцену из «Эмилии Галотти» Тальхаймера. В другие моменты вспоминается метафоричный экспрессионизм Юрия Бутусова.

Но европейская формальная строгость в сюжетной части спектакля парадоксально сочетается с шукшинской теплотой и юмором документальных сцен, где молодые артисты изображают наших, сегодняшних стариков, очень точно снимая их манеру речи, говор и характерные особенности. Тут на память приходит спектакль совершенно другой школы — «Бабушки» Светланы Земляковой, педагога Филиппа Гуревича в ГИТИСе.

Бесхитростные рассказы этих людей о своей, как правило, нелегкой судьбе, о семье, о близких, с которыми прожит век, вступают в диалог с историей Спиридона Расторгуева, бесшабашного деревенского шофера «без тормозов», который в припадке ревности и обиды чуть не застрелил человека, но в итоге застрелился сам. Жанр спектакля режиссер иронично определяет как «житие» — на контрасте с образом отнюдь не святого героя, возомнившего себя сверхчеловеком, которому дозволено все. Но в итоге «житием» оказывается любая человеческая жизнь, даже самая простая и невыдающаяся, если в ней искра любви.