Петербургский театральный журнал ТАТЬЯНА ТИХОНОВЕЦ «И КУДА ТОЛЬКО СМОТРЕЛ ГОСПОДЬ?»

«Наш класс». Т. Слободзянек.
Няганский театр юного зрителя.
Режиссер Александр Баргман, художник Анвар Гумаров.

Нягань — это маленькая точка на огромном пространстве Ханты-Мансийского автономного округа. От столичного Ханты-Мансийска надо ехать еще 300 километров вдоль унылых хантыйских болот, где верхушки чахлых сосенок — как будто свернутые ветром шеи. Пейзажи нерадостны. А город — с яркими новыми домами, с «хорошей социалкой» (как редко это теперь можно услышать), застроен основательно, как, впрочем, все города ХМАО. Театр юного зрителя — единственный в молодом городе. И понятно, что работает, обслуживая все категории населения. (Об этом уже не раз писали в блоге ПТЖ.) Правда, театр ютится в помещении бывшей школы, где на месте бывшего актового зала обустроен зрительный зал на 60 мест. А основное здание театра пустует. Потому что тендер на реконструкцию выиграла строительная фирма, которая понятия не имела, что такое театральное здание и каким оно должно быть. Поэтому все теперь замерло, и за «новую реконструкцию», если так можно выразиться, идет нешуточная борьба. Директор театра Анастасия Постникова понимает, к чему могут привести уступки, знает «историю вопроса» и затяжного строительства Коми-Пермяцкого театра, наслышана о судьбе бывшего директора МТА Татьяны Федоровны Козицыной. У Постниковой хорошая сплоченная команда, и, будем надеяться, борьба за полноценную реконструкцию увенчается их, а не чиновничьим успехом. Директор борется за то, чтобы труппа в недалеком будущем переехала в свое здание, а художественный руководитель, петербуржец Николай Реутов, определяет и репертуарную, и кадровую политику театра.

В тот вечер, когда я приехала на премьерный спектакль «Наш класс» по пьесе Тадеуша Слободзянека, в театре собрались зрители 18+. Зал маленький, поэтому ощущение камерности пространства и общности переживаний во время спектакля было очень явственным. Режиссер спектакля Александр Баргман обратился к этой пьесе, написанной в 2008 году и до сих пор вызывающей яростные споры, вовсе не для того, чтобы напомнить о чудовищном убийстве евреев поляками в польском городе Едвабне в 1941 году, когда в овин были согнаны и сожжены тысяча шестьсот евреев. Про этот крошечный городок, находящийся на границе Польши и Беларуси, в котором, мирно соседствуя, проживали поляки, евреи, белорусы, ксендз Станислав Мусял сказал, что Едвабне — это новое имя Холокоста. Страшная, трагическая страница истории. Но вслед за автором пьесы (написанной, в свою очередь, по страницам книги Яна Томаша Гросса «Соседи») режиссера волнует не только само преступление, а те уроки, которые жизнь извлекла из смерти. Если, конечно, из нее можно извлечь хоть какие-то уроки. Все чаще кажется, что невозможно.

В подзаголовке пьесы значится «история жизни и смерти в 14 уроках». То есть 14 эпизодов спектакля рассказывают о ранней гибели одних одноклассников от рук других, о долгой жизни тех, на чьей совести или на чьих руках была кровь. Об их мучительных уходах. О том, что все были переплетены в этом городке, как корни травы. О предательствах, доносах, о подлых или благородных поступках, об общей вине.

Художник Анвар Гумаров лаконично обозначил стеклянной стеной пространство внутри жизни. И пространство перед этой стеной, куда иногда вырываются герои, обращаясь уже к залу. Быт из этого спектакля исключен. Костюмы Фагили Сельской как будто вынуты из старых бабушкиных сундуков. Они только намекают на то, что сама история произошла давно, но вовсе не следуют за историческим кроем.

Труппа театра молодая, но все же разновозрастная. И никто не играет ни подростков, ни взрослых, ни старых людей. Разве что в первых двух уроках артисты чуть-чуть вспомнили, что они — ТЮЗ. Вот все вместе провожают в далекую Америку своего одноклассника Абрама Пекаря. Его прекрасно играет самая взрослая актриса театра Татьяна Спринчук. Этот Абрам, уехавший так далеко, будет все время писать письма своим любимым одноклассникам. Будет тосковать по ним, недоумевать, почему ему никто не пишет. А потом будет оплакивать их смерть и посылать деньги на памятник. Его письма из Америки приходят в самые трагические моменты, и в какой-то момент начнут восприниматься то ли как письма с того света, то ли как какая-то вторая реальность, ничего общего не имеющая с первой. Татьяна Спринчук не играет ни юношу, ни взрослого мужчину. Она играет какое-то бесплотное и бесполое существо, эманацию общей детской памяти. Александр Баргман очень точно, но не педалируя, наметил в первых пяти уроках истоки будущей трагедии. О том, как незаметны были первые столкновения — при чтении католической молитвы, когда одноклассники-евреи были отсажены, потому что они «чужие», ну и они начали вести себя «нетолерантно». О выносе мебели из костела при входе советских войск, потому что костел же все равно необходимо разрушить, как считает увлекшийся идеями социализма Менахем (Дмитрий Дроздов).

Иосиф Сталин вместо Христа, советские фильмы, поэзия Маяковского, концерты — все эти приметы нового искусства должны объяснить местному населению, какое прекрасное время пришло на землю Едвабне. Медленно, незаметно разгорается противостояние. И вот Владек (Геннадий Курчак) призывает вооружаться и поднимать восстание, а Зигмунт уже сотрудничает с НКВД. Менахем упивается новой жизнью и своей крошечной властью, а Рахелька (Алла Кохан) в отчаянии кричит о том, как отобрали и уничтожили мельницу ее отца. Это противостояние прошло по жизни каждого из десяти одноклассников. Одних возвысило ненадолго, других унизило, не пощадив никого. Религия и политика — вот что разобщило людей, мирно живших бок о бок. Собственно, это то, что разъединяет людей и сегодня. И мне кажется, спектакль не просто о массовом уничтожении евреев в Едвабне. Здесь исследуются причины, которые привели в действие механизм расчеловечивания в общем-то самых обычных людей. Не убийц, не преступников. Соседей. Как всегда и во все времена пролитая кровь «повязывает» людей в общем преступлении.

Когда власть переменилась и пришли немцы, настало и время мести. Подробно, тщательно дается рассказ о первом убийстве одноклассника — еврея Якуба Каца. Его тоже играет Дмитрий Дроздов. Якуб Кац и Менахем — как две стороны одной медали. Артист очень деликатно, только пластически и интонационно намечает обоих. Пока поляки убивают на площади Каца, Менахем прячется в кустах. Режиссер по пластике Николай Реутов показывает кровавое убийство Каца через жуткий бессмысленный танец четырех участников. Они притоптывают на столе, выбивая дробь и хмелея от вседозволенности, от свободы убивать. А после первой пролитой крови становится возможным все. Насилие над Дорой (Елена Киреева) и оправдание Владека, который участвовал и в ее сожжении, но ведь похоронил-то ее по-христиански. Страшное, иезуитски-подлое религиозное оправдание.

Сожжение всех евреев городка в овине стало некоей чудовищной индульгенцией. После гибели тысячи шестисот человек стало возможно все. Остальные преступления — предательства, одиночные убийства, доносы — начали нарастать как снежный ком. И фраза «мы же одноклассники!», которая звучит то как мольба, то как упрек, то как вопль о пощаде, становится все более фальшивой. С этой фразой одноклассники убивают друг друга, грабят, насилуют, спасают, женятся, доносят, снова убивают, и это кровавое колесо ничто не может остановить. И только письма Абрама из Америки, его безмолвное присутствие на сцене будут создавать необходимый нравственный полюс, по которому можно понять, что еще не все сошли с ума и превратились в зверей. Очень многие сцены решены пластически. Жутко смотреть на медленный танец сожженной Доры и Рысека (Денис Пиралиев), который насиловал и убивал ее, а она, как будто простив, уводит его за собой. Роды Рахельки, спасенной Владеком сначала от смерти, а потом от Рысека, построены как ее медленное движение по столам. И нелюбимый ею Владек помогает родиться их ребенку. Но нет, ничто не может спасти от нелюбви, умирает и ребенок, и гаснет последняя надежда Владека.

Последние письма — это рассказы о жизни тех, кто остался жить. Их жизнь окутана ложью и стремлением утаить правду. Лгут все. И те, кто убивал, и те, кого убивали. Никто из исполнителей не играет возраст героев. В этом спектакле важны не индивидуальные судьбы, а скорее позиции каждого и сплетение судеб, очень точно выраженное в пластических сценах. Все связаны — и общим детством, и общим ужасом, и общей памятью. Кара настигает детей убийц. Но и невиновные несчастны. «Просрали мы свою жизнь, — горестно подытоживает Зигмунт, — и куда только смотрел Господь!» И действительно, куда же он смотрел?

В финале на экране появляются все герои. И на сцене за прозрачным стеклом — тоже они. Идут имена всех ушедших. Тихо гаснет голубой свет. И вот уже лица неразличимы, фигуры расплывчаты. Только огоньки светятся в темноте. Там, где все они снова вместе. Но бога нет и там — это последнее горькое прозрение Зигмунта.

Оставьте отзыв

Ваш Email не будет опубликован.

8 + 2 =